Това Перельштейн (Рубман). Помни о них, Сион…
/ лит. обраб. текста Р. Рабинович-Пелед. – Иерусалим, 2003. – 288 с. : ил.
Стр. 213 –
КУПЕЛЬ
В ПАМЯТЬ О МОЕМ РОДНОМ МЕСТЕЧКЕ
И МОИХ РОДНЫХ И БЛИЗКИХ, КОТОРЫЕ ПОГИБЛИ
ОТ РУК НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИХ ОККУПАНТОВ
В 1941—1942 ГОДАХ
Купель был очень маленьким местечком в Волынской губернии на Украине. Славилось это местечко своими болотами и бедностью его еврейских жителей. Не то быль, не то легенду о происхождении местечка и его названия рассказывал рабби Элиэзер Хариф, который был какое-то время раввином в Купеле:
"Однажды известный своим богатством еврей устраивал свадьбу своей дочки. Бедняки всего района, узнав о предстоящей свадьбе, все как один — мужчины, женщины и дети — начали торопиться на этот праздник, чтобы принять участие в трапезе для бедняков*, какую заведено было устраивать на свадьбах в домах богачей. Собралась очень большая толпа. Когда бедняки прошли половину пути к месту празднества, внезапно полил проливной дождь, дороги размыло, и бедняки застряли в болоте, не имея возможности выбраться оттуда. Лишившись удовольствия от обильной трапезы для бедных, которую
* Во время больших семейных торжеств в домах богачей, по обычаю еврейских общин Восточной Европы, во дворе дома ставились длинные столы с угощением для всех желающих, в то время как приглашенные гости сидели за столами в доме. Это называлось "трапезой для бедняков".
- 214 -
собирались вкусить на свадьбе, они решили остановиться в этом болотистом месте и основать здесь поилок. Свое новое местожительство они назвали Купель — от ивритского слова "кипел" ("собрал"), потому что Всевышний собрал все болота в мире и положил им под ноги".
Согласно рассказу раввина Элиэзера Харифа Кутель находился на Волыни, но в то время, когда я кила там, Купель принадлежал к Каменец-Подольской губернии. Административное деление, видно, изменилось после революции; как бы то ни было, ни га одной современной карте Украины Купель невозможно отыскать. В Израиле есть клуб для евреев-выходцев с Волыни, и там в перечне всех местечек губернии числится также и Купель.
Население Купеля состояло целиком из евреев, за исключением одного поляка по фамилии Лакомский. Подобно сотням других еврейских местечек на Украине, Купель пережил все невзгоды и несчастья, которые принесли с собой революция в России и последовавшая за ней гражданская война.
Я родилась в 1912 году, и у меня сохранились смутные детские воспоминания о том, как в наше местечко пришла революция. 1 мая 1918 года евреи Купеля вышли на демонстрацию, неся красные и голубые флаги, танцевали и пели на площади напротив большой синагоги, радуясь свободе, которая, как они думали, ниспослана им Богом.
Вечером много людей собралось в большом доме одного богача, который уехал в Америку, спасаясь от революции. Я тоже пошла туда вместе с отцом. Весь вечер люди там кричали и спорили; когда споры стали переходить в драку, мы с отцом ушли. Позднее отец мне объяснил, что споры велись между людьми разных партий, сионистами, коммунистами, бундовцами и другими. В целом, сказал он, все они люди хорошие, но обязаны так вести себя, чтобы бороться за победу своих партий.
- 215 -
После того памятного события не было ни одного спокойного дня в местечке. Большую часть своего детства я провела, отсиживаясь в погребах, где евреи прятались во время боев между разными армиями: красными, белыми, петлюровцами, немцами и различными "батьками", которые воевали против большевиков.
Евреям доставалось от всех, кроме немцев. Красные обвиняли евреев местечек в том, что они приветливее встречают белых; белые, со своей стороны, считали, что евреи больше любят красных. И те, и другие любили "бить евреев, чтобы спасти Россию". Когда в местечко входили красные бойцы, они поспешно грабили все, что попадется под руку, прежде чем прибудут их командиры. Они искали золото, часы и сапоги, а когда не получали то, чего требовали, то убивали и насиловали женщин. Белые вели себя подобным же образом, с той лишь разницей, что грабежами они занимались вместе со своими командирами. Поляки проводили другую линию: придя в местечко, они требовали "контрибуцию", что означало — денежный сбор в пользу оккупантов. Если они не получали требуемую сумму, то брали в заложники видных людей местечка, купцов и представителей местной интеллигенции, ставили в ряд столы на площади около церкви и "всыпали" заложникам по двадцать пять "пянз" — ударов кнутом.
В последний период гражданской войны настоящим бедствием для еврейских местечек на Украине были налеты разных "батек", или попросту бандитов, со своими отрядами. Самым страшным из них был некий Тютюник: в каждом местечке, куда приходил его отряд, бандиты убивали всех евреев, которые не успели спрятаться, не щадя никого — ни стариков, ни детей. Однажды в канун Судного дня, когда все евреи собрались в синагоге слушать молитву "Кол нидрей", вдруг воцарилась тишина, и на пороге синагоги появился доктор Файнлейб, человек асси-
- 216 -
милированный, далекий от религии, никогда не отмечавший еврейские праздники и не посещавший синагогу. Появление Файнлейба в синагоге вызвало переполох, поскольку было ясно, что он не пришел просто так. Кантор остановил богослужение, и в полной тишине доктор Файнлейб сказал: "Евреи, я принес вам тяжелую весть. Мне стало известно, что через несколько часов в Купель придет Тютюник со своим отрядом".
После его слов на короткое время наступила паника, люди бросились было к выходу, но кантор остановил их, продолжая молитву "Кол нидрей", и все вернулись на свои места. После богослужения мужчины остались в синагоге, надели себе на головы мешки, посыпанные золой, и всю ночь читали молитвы. Мы — женщины и дети — убежали в соседние деревни, но никто из украинцев не согласился дать нам убежище. Тогда мы вышли на поля и спрятались в хлебах. В полночь пошел сильный дождь, дул холодный осенний ветер, и мы дрожали от холода и страха, но в конечном счете нам повезло: Тютюник с отрядом, объезжая затопленные водой места, сбился с дороги и не попал в Купель.
Наше везение обернулось невезением для других. В Тульчине — городке, расположенном по соседству с нашим — Тютюник и его бандиты убили всех евреев, сожгли их дома и разграбили их имущество. Уцелели только два еврея из Тульчина, отец и маленький сын. Мальчик во время погрома прятался в куче мусора во дворе, видел все, что происходило, и молчал. Его отец в тот день уехал по делам в Проскуров, город, расположенный близко к Тульчину. После этого погрома отец с сыном стали жить в нашем местечке.
В начале двадцатых годов, когда велись бои между Красной армией и поляками, волна больших погромов прокатилась по еврейским местечкам на территории Польши, в пограничной полосе. Евреи,
- 217 -
жившие по ту сторону границы, искали спасения где только могли; многие из них пересекли границу и оказались на территории Украины. Часть таких беженцев нашла прибежище в Купеле.
Кроме польских евреев к нам прибыли также евреи из окрестных хуторов и деревень со смешанным еврейско-украинским населением. На Украине было тогда немало деревень, где евреи имели землю и скот и вели такой же крестьянский образ жизни, как украинцы. Когда начались междоусобицы гражданской войны, евреи в смешанных деревнях стали бояться своих нееврейских соседей: они опасались, что те будут помогать погромщикам. Поэтому они уходили в местечки с чисто еврейским населением, такие, как наш Купель. В результате всего этого в Купеле в тот период образовалось большое скопление беженцев.
Мы жили в тесноте, страшном голоде и грязи. Больше всего мы страдали от отсутствия соли. Когда удавалось обменять в соседних селах ценные вещи и одежду на небольшое количество картошки, то мы ели ее с селедкой и варили в воде, в которой вымачивали селедку. Даже это трудно было достать.
Во время обстрелов люди уходили под землю, заполняли все погреба. Случалось, что люди под градом пуль бежали от одного погреба к другому и не находили места, где спрятаться. Убежища побольше имелись, как правило, в больших домах и постоялых дворах. Постоялые дворы строились таким образом: дом делился на две части, причем передняя состояла из нескольких больших комнат, в которых жили приезжие. Задняя часть дома, обращенная во двор, представляла собой конюшню, в которой отдыхали лошади приезжих. Под всей площадью такого дома, включая площадь конюшни, находился большой подвал. Перед гражданской войной его использовали как склад, где хранились разные напитки, бочки с соленой капустой и огурцами, свежие овощи и картошка.
- 218 -
Когда начались бои, каждый подвал разделили стеной на две части. Передняя часть по-прежнему служила складом, хотя хранить было нечего, и там находились пустые ящики и иногда немного овощей и картошки. Для отвода глаз на дверь этой части подвала вешали большой замок. Вторая часть служила убежищем для людей. В убежище входили через отверстие в полу одной из комнат. На пол бросали подушки, чтобы скрыть этот тайный вход. Людям казалось также, что подушки могут защитить их от снарядов.
В таком убежище сидели иногда человек сто и даже больше. В убежище нужно было соблюдать тишину, чтобы бандиты не обнаружили его; даже дети знали, что нельзя плакать. Каждая семья сидела в своем уголке, имела немножко продуктов и берегла их. Бывали случаи, когда кто-то нарушал тишину, и это приводило к несчастью.
Однажды женщина родила двойню в убежище, в то время как наверху шла стрельба. Все были очень напуганы и предвидели беду, но жителям местечка повезло: в тот день отряды двух армий вели погоню друг за другом и только проехали через местечко, не останавливаясь в нем. Мы остались без власти, но все кончилось благополучно.
В другой раз нам пришлось скрываться в убежище несколько дней подряд — и все это время наверху слышна была стрельба. Детям трудно было сидеть так долго на месте, у них не было терпения, и родители не в состоянии были их успокоить. Лейбеле, трехлетний сынишка раввина, вдруг нарушил тишину,
- 219 -
стал громко плакать и просить, чтобы ему сварили гречневую кашу. Все очень испугались, и некоторые даже потребовали, чтобы родители задушили его. У кого-то оказалась бутылочка водки; мальчика насильно напоили, и он крепко уснул. Но было уже поздно.
В отверстии, которое вело в убежище, мы увидели несколько ружейных стволов, направленных на нас. Чей-то грозный голос приказал всем выйти наружу. В сопровождении двух казаков в папахах с красными звездами мы пришли домой, и солдаты сразу приступили к "работе", то есть к грабежу. Первым делом они забрали часы у моего дяди, который сбежал с хутора и жил вместе с нашей семьей в надежде спастись от погромов. Потом сняли кольцо с пальца мамы; это было ее обручальное кольцо, оно сидело туго и не снималось, но они содрали его с пальца вместе с кожей. Мой двоюродный брат Мендель отказался отдать им сапоги, и тогда казаки повалили его и сорвали с ног сапоги силой. После этого они еще потребовали, чтобы он сказал им "носите на здоровье", но Мендель категорически отказался произнести эти слова даже под страхом смерти. "Бойцы за народное дело" грозились взорвать гранатой дом, но Мендель стоял на своем. Казаки не готовы были уступить даже за деньги и другие ценности, которые дали им мои родители. К нашему счастью, в этот момент послышались выстрелы и крики из соседнего дома, и грабители не захотели упустить возможность порезвиться и там. Они несколько раз выстрелили из пис-
- 220 -
толетов и побежали в соседний дом. Выстрелами были ранены Мендель и мой отец. В соседнем доме они убили двух человек.
В доме раввина бойцы этого отряда разграбили все имущество и пытались изнасиловать раввиншу. Дети плакали и кричали, но никто не мог помочь. К счастью, как раз в это время началось новое наступление, отряду нужно было срочно уходить, и подлецы оставили свою жертву.
Вечером того дня в местечко вошли немцы. К тому времени в доме раввина немного успокоились и вспомнили о мальчике Лейбеле, которого оставили спящим в погребе. Радуясь тому, что угроза миновала, его привели домой.
Привыкшие к грабежам и расстрелам, еврейские жители были очарованы поведением немецких солдат. Немцы с почтением отнеслись к местному населению, и люди встретили их радушно. Офицеры устроились в домах евреев, и их приняли как родных. В нашем доме остановился офицер, оказавшийся евреем. Он был человеком нерелигиозным, из ассимилированной семьи, но с удовольствием принял участие во встрече субботы, которую дедушка устроил в его честь. Офицер рассказал нам, что он один из пяти близнецов, родившихся в еврейской семье. Из пяти младенцев в живых остались трое, и все они теперь воюют на фронте.
Жители нашего местечка прониклись большим уважением к немцам и были уверены, что немцы — народ культурный, что они не могут унижать и причинять зло евреям. За эту уверенность они дорого заплатили во время второй мировой войны.
Ужасы гражданской войны кончились в 1921 году. Беженцы из Польши возвратились к себе домой. Вместе с ними в Польшу сбежали те, кто боялся революции — в основном крупные купцы, которые сразу после этого эмигрировали в Америку. Жизнь постепенно начала входить в нормальное русло — с од-
- 221 -
ним изменением, введенным советской властью: жителей разделили на две категории — "продуктивных" и "непродуктивных".
В еврейских местечках на Украине почти все население, за исключением нескольких портных, сапожников, столяров и других ремесленников, попало в категорию "непродуктивных". Отношение к "непродуктивным" было отрицательное, но во время нэпа, когда была разрешена частная торговля, эта осуждающая кличка людям не особенно мешала.
В Купеле было несколько синагог и "хедер" — школа для маленьких детей, в которой преподавали супруги Вуз кис. Чета Бузкис прибыла в Купель во время гражданской войны; до того они были студентами и учились в Одессе. В ходе гражданской войны Одесса много раз переходила из рук в руки, и при каждой смене власти били евреев, чтобы спасти Россию. Супруги Бузкис решили временно оставить учебу и укрыться в сельской местности. По воле случая они попали в Купель, арендовали дом и открыли школу. Бузкис учил детей ивриту, истории, ТАНАХу и языку идиш. Его жена преподавала светские науки: математику, географию и русский язык. Детей они разделили на группы по возрасту и уровню знаний. По законам тех времен запрещено было открывать частные школы, но до ликвидации нэпа и прихода евсеков все можно было устроить.
Когда в Советском Союзе был принят закон о всеобщем обязательном школьном обучении, еврейских детей записали в украинские школы, но параллельно они продолжали учиться в школе Бузкиса. Из дома Бузкиса вышли первые сионисты нашего местечка.
Выходец из Купеля Авигдор Свинер, ныне проживающий в Израиле, рассказывает: "Однажды к Буз-Кису пришел его приятель и просил устроить ему Встречу с несколькими учениками, на которых можно положиться. Этот приятель учителя был членом
222 -
партии ЕвСМ ("Еврейская сионистская молодежь"). Это была правая партия, которая отрицательно относилась к социализму". Бузкис познакомил его с несколькими способными ребятами, и вместе они организовали первую сионистскую ячейку в Купеле. Этими молодежными лидерами были Авигдор Свинер, Хаим Рудой и Шломо Губерман. Они сняли большую комнату в доме Мацкевича (доме, в котором жил Бузкис с женой) и устроили в ней клуб для молодежи. В клубе стала собираться еврейская молодежь из нашего и соседних местечек. Устраивались вечера чтения произведений еврейских писателей, велись политические споры, читались лекции о положении евреев в Советском Союзе и во всем мире, а иногда молодые люди просто веселились и танцевали. Изредка в клуб приезжали представители партий из городов. В 1924—1925 годах несколько групп сионистской молодежи сумели выехать из Купеля в Эрец Исраэль морским путем через Одессу. Среди уехавших были Авигдор Свинер, Ицхак Баран, Шломо Губерман.
В первые годы после революции Купель оставался по своему жизненному укладу типичным еврейским местечком. Дети учились в "хедере", мальчики носили кепки (их называли "каскетами"); при большой синагоге действовал "штибл" — небольшая ешива, в которой подростки изучали Тору. Каждый более или менее состоятельный хозяин обязан был принимать у себя за обеденным столом одного из ешиботников раз в неделю и по субботам. Группа женщин занималась помощью бедным; перед наступлением субботы эти женщины раздавали халы бедным семьям, но никому не рассказывали, кто получает такую помощь, чтобы люди не стеснялись. Если с кем-либо случалась беда (болезнь или пожар), то все жители местечка были готовы оказать помощь.
С открытием клуба Купель превратился в центр культурных мероприятий, на которые собиралась не только местная молодежь, но и жители соседних ме-
- 223 -
стечек. Часто устраивались свадьбы, причем в большинстве случаев один из новобрачных приходил из другого местечка. Свадьбы проводились обычно по пятницам, и уже с утра в Купеле царила праздничная атмосфера.
Свадебное празднество продолжалось три дня. Венчание под хупой* производилось в пятницу после обеда. После хупы гости из соседних местечек уже не могли возвращаться домой ввиду наступления субботы, и они оставались в Купеле до воскресенья. В субботу в синагоге проводился "кидуш" — чествование жениха и невесты, а затем прием гостей в доме одного из новобрачных. Вечером устраивалась боль-
* Хупа (ивр.) — шелковый или атласный балдахин, под которым стоят жених и невеста во время церемонии бракосочетания. Здесь же стоят раввин, который венчает чету, и ближайшие родственники новобрачных. Под хупой жених надевает невесте кольцо на Указательный палец и произносит ритуальную фразу: "Этим кольцом ты посвящаешься мне по закону Моше и Израиля".
- 224 -
лая вечеринка для молодежи местечка. Даже в воскресенье утром празднество еще продолжалось, посте чего гости разъезжались.
При свадьбах кормилось немало людей: сваты, "бадханим" (свадебные шуты), певцы, "клезмерим" (музыканты), канторы и "даяны" (религиозные судьи). После революции все эти люди были зачислены в категорию "непродуктивных", но во времена нэпа с этой непочтительной кличкой можно было неплохо жить и содержать семью.
Купель был также заметным торговым центром. Торговцы из окружавших его маленьких местечек — Белозерки, Ямполя, Красилова и Войтовцев — закупали оптом большие партии товаров для своих лавок у крупных купцов Купеля. По вторникам в местечке устраивались ярмарки, и крестьяне из десятков окрестных сел и деревень съезжались на нее, чтобы продавать зерно, овощи и другую продукцию своих хозяйств и покупать различные товары: горшки, известку, соль, керосин, спички, мазут для смазывания тележных колес и другие необходимые в хозяйстве вещи. Более состоятельные крестьяне покупали также ткани (их называли мануфактурой) и обувь. В Купеле был длинный ряд магазинов и маленьких лавчонок, где торговали всеми этими товарами.
В дни ярмарок из ближних и дальних мест приезжали торговцы лошадьми. Лошадиная ярмарка в Купеле пользовалась широкой известностью, на нее приезжали даже из таких больших городов, как Проскуров, Житомир и Волочиск. Площадь, на которой проходила ярмарка, носила название Торговица.
Торговцы нашего местечка были необыкновенные люди, отличавшиеся силой и смелостью. Все крупные торговцы жили на одной улице, прилегавшей к базарной площади; эта улица тоже называлась Торговица. Во время гражданской войны эти люди возглавляли организацию самообороны, и украинцы из окрестных деревень боялись с ними связываться.
- 225 -
Вместе с ними в самообороне участвовали и извозчики, тоже сильные и отважные люди. Ближайшая железнодорожная станция находилась в местечке Войтовцы, далеко от Купеля. Кроме того, жители Купеля ездили в места, не расположенные вдоль железной дороги: в Вапнярку, где оптом продавали известку, и в Кузьмин за глиняными горшками. Люди совершали далекие поездки по делам сватовства и ездили на ярмарки в Волочиске и Черноострове — городах, расположенных вблизи польской границы.
Даже во время гражданской войны и в первое время после нее, когда на дорогах разбойничали "батьки" со своими бандами, наши извозчики продолжали свою работу как ни в чем не бывало, и жители Купеля доверяли им и совершали с ними дальние и близкие поездки.
В местечке были две чайные. Первая, побольше, принадлежала богатому еврею по имени Пиня Бер. Здесь всегда было полно посетителей, особенно по воскресеньям, когда крестьяне из окрестных деревень приезжали в церковь молиться, и по вторникам — дням ярмарок. В чайной у Пини Вера можно было получить стакан чаю, легкий обед и даже чекушку водки. Понятно, что крестьянам не разрешали вносить в чайную "трефную" пищу на закуску.
Хозяева чайной тяжело трудились, сами готовили всю еду и убирали помещение. Особенно тяжело было печь караваи — большие сладкие булки, вес которых иногда доходил до двадцати килограммов. Сверху каравай украшали кремом и разноцветными конфетками. Жители украинских деревень покупали такие караваи для свадебных и других торжеств, а главное — на пасху.
Вторая чайная располагалась на той же улице, Недалеко от чайной Пини Вера. Она была поменьше, и круг услуг, которые она предоставляла, был уже. Посетитель мог получить стакан чаю с булочкой или Калачом, купить пряники или другие сласти. Обедов
- 226 -
там не отпускали, спиртных напитков тоже не было. Естественно, что там было меньше посетителей.
На центральной улице местечка среди евреев жил один поляк по фамилии Лакомский. Он держал небольшую фабрику по выпуску мясных продуктов из свинины. При фабрике был магазин, где продавали различные сорта колбасы, сосисок, ветчины, а также свежую свинину. При магазине действовала столовая, где можно было заказать горячий мясной обед с неограниченным количеством водки.
Лакомский был верным другом евреев. Его сын учился в украинской школе, где было также много еврейских учеников; во время драк между евреями и украинцами Лакомский-младший всегда был вместе с еврейскими школьниками, в отличие от сына доктора Файнлейба, еврея, который дрался на стороне украинских хлопцев.
В Купеле жил один еврей, повредившийся в уме. Все знали его под именем "Шая дер мешигенер". Старожилы Купеля рассказывали, что Шая был когда-то очень богатым человеком, крупным торговцем, который закупал зерно по всей Украине и вывозил его в большие города Европы. Однажды корабль с его товарами потерпел крушение, он потерял очень много денег и после этого впал в депрессию. Неизвестно, на какие средства он жил, поскольку после революции он потерял все сбережения, которые у него еще оставались. Он, конечно, тоже был "непродуктивным" и числился в капиталистах, хотя и был неимущим. Иногда жители местечка видели его в столовой Лакомского и в недоумении спрашивали: "Как это еврей позволяет себе есть трефную пишу?" Шая на это отвечал: "Если бы я мог выбирать между кошерной и трефной пищей, то выбрал бы кошерную, но сегодня я ем то, что есть".
Несмотря на его неподобающее поведение с точки зрения кошерности, жители местечка, в том числе и религиозные, относились к нему с большим уважением. Нередко он бывал гостем за столом раввина.
- 227 -
В годы гражданской войны и в первое время после нее у людей не было уважения к деньгам. Деньги часто менялись, и люди оставались с мешками бумажных денег, потерявших всякую ценность: "николаевками", "керенками" и другими. Когда появились первые советские деньги, червонцы, крестьяне тоже не верили в их прочность. Какое-то время на Украине торговля велась путем натурального обмена. Крестьяне обменивали продукты из своих хозяйств на нужные им товары, причем для каждого вида сельскохозяйственной продукции была своя цена в натуре: например, за горшок для варки пищи платили Два горшка пшеницы, или пять яиц, или полкило
- 228 -
масла. Вечером после ярмарки торговцы Купеля отвозили все продукты в "Заготзерно" (государственный склад заготовки продуктов сельского хозяйства). Там за сданную продукцию платили червонцы, и торговцы могли на них закупать новые партии товаров. Но с течением времени советская власть укрепилась — и вместе с ней окрепла вера в червонец. Натуральный обмен был оставлен.
Неподалеку от Купеля протекала река Буг. Во время гражданской войны, когда эти места много раз переходили из рук в руки, солдаты при отступлении каждый раз сжигали мост через Буг, чтобы тем самым задержать наступающие войска противника. Лишь после войны был построен новый постоянный мост, крепкий и красивый.
За местечком, по ту сторону от моста, до советской власти находилось имение графа Потоцкого. У графа было много земель и на Украине, и в Польше. Вблизи Купеля у него было большое имение с красивым барским домом и парком протяженностью в несколько километров, где росли фруктовые деревья и было много клумб с цветами. С началом революции граф бежал в Польшу, и его земли перешли в руки государства. Дом и часть парка пострадали во время боев между разными войсками. Парк служил естественной границей между Купелем и деревнями украинских крестьян. В первые годы после гражданской войны парк служил местом гулянья молодежи и свиданий влюбленных. В субботу в парк приходили также родители с детьми, чтобы гулять в этом удобном и красивом месте.
На другом конце местечка находилось три кладбища: еврейское, православное и католическое. Вблизи еврейского кладбища была мельница, и крестьяне из окрестных деревень привозили сюда зерно для помола. Здесь же располагалась небольшая маслодавильня, где выжимали растительное масло из семян льна и подсолнечника. В местечке действовала
- 229 -
маленькая фабрика по изготовлению соды. Ее хозяин Ицхак Штейн продавал стакан содовой воды за копейку. Молодые девушки и парни встречались около киоска, где продавали содовую воду и сласти, а затем отправлялись гулять на шоссе, которое тянулось от одного конца местечка до другого. Это гулянье у нас называлось "шпацирн оф дем шоссе".
Вдоль всего шоссе, по обочинам его, сидели женщины и продавали белые и черные семечки, калачики, леденцы на палочках и другие недорогие сласти. Это были очень бедные женщины, в большинстве своем вдовы. Они всегда ссорились между собой за место и по другим причинам. Называли их "седехес". После революции все они тоже числились в "непродуктивных" и принадлежащих к капиталистическому миру, несмотря на их крайнюю бедность.
Вечером на исходе субботы по шоссе гуляли почти все жители местечка, и до поздней ночи можно было слышать смех молодых и споры пожилых граждан. И у раввина в доме в субботу вечером было весело. В большой комнате за длинным столом собиралось до двадцати человек гостей. Раввинша подавала каждому порцию фаршированной рыбы с хреном, ломоть сладкой халы, которую она сама пекла, и бокал вина, которое она тоже сама делала из изюма. После этого раввин Ицхак-Меир читал молитву "авдала"*, благодарил Бога за благополучно прошедшую неделю, и гости начинали петь священные, хасидские и народные песни. Пение людей в доме раввина было слышно до глубокой ночи.
Раввин Ицхак-Меир Глезер унаследовал пост раввина Купеля от своего отца. Он жил в одном доме со своей овдовевшей матерью, женой и восемью детьми. Большая семья Глезер относилась к числу самых
* Авдала — молитва, которую читают на исходе субботы. Она служит как бы гранью, отделяющей закончившийся святой день — субботу — от новой недели будней.
- 230 -
уважаемых в местечке. В Купеле проживала также сестра раввина, вдова с четырьмя детьми, переселившаяся сюда во время войны из Жарина, очень маленького местечка в районе Войтовцы. Это была семья Шохат. Раввин, красивый высокий мужчина с пышной черной бородой, был широко образованным и современным человеком, который не замыкался в местечке и побывал в ряде городов Европы. Своим детям и их друзьям он внушал, что нужно изучать не только Тору и Талмуд, но и светские науки.
Однажды раввин Ицхак-Меир рассказал нам, детям, что во время его пребывания в Австрии он хотел купить питьевую соду, потому что его мучила изжога. Не зная, как называется сода по-немецки, он написал аптекарю ее химическую формулу. Аптекарь обрадовался, что нашел такого образованного покупателя, и не взял с него денег за покупку.
В отличие от большинства религиозных евреев раввин Глезер был сионистом и воспитал в сионистском духе всех своих детей. Дети семьи Шохат, его племянники, тоже были сионистами.
Еврейская молодежь в местечках на Украине, как и вся молодежь в России, тянулась к новым идеям, к участию в общественной и политической деятельности. Для еврейской молодежи путем к удовлетворению этого стремления было участие в сионистском движении. В Купеле почти все дети и подростки участвовали в детских молодежных движениях — "Зэвоним" ("Волчата"), "Цофим" ("Скауты"), подростки постарше — в молодежных организациях при движениях "ха-Шомер ха-Цаир", "Гехолуц" и ЕвСМ. В те годы, когда это еще не было запрещено, время от времени формировались молодежные группы, которые проходили "ахшару", а затем уезжали строить сельскохозяйственные поселения в Эрец Исраэль. Имена некоторых из них я помню: Рикель Фурман, поселившаяся в Ашкелоне; Мотл Шохат, один из основателей и первых членов мошава* Кфар-Виткин; Хаим Ру-
* Мошав — сельскохозяйственное поселение, члены которого организованы в кооперативное общество, занимающееся сбытом продукции всех хозяйств и организующее взаимную помощь. Дома и средства производства отдельных мошавных хозяйств являются их частной собственностью. Первым мошавом в Эрец Исраэль был Нахалал, основанный в 1921 году.
- 231 -
дой, ставший одним из строителей мошава Беэр-Тувия. Их дети по сей день живут и работают в этих хозяйствах. Исключением был Моше Мельман, который по прибытии в страну открыл магазин в Тель-Авиве; дети его участвовали в войнах Израиля и дослужились до высоких офицерских званий.
Хотя в больших городах Советского Союза еврейская молодежь довольно быстро сменила веру в старого Бога на веру в разные идеологические "измы", в Купеле еще придерживались традиций и праздновали все еврейские религиозные праздники. Зимой пекли мацу в пекарне Шалома Поляка, готовясь к празднику Песах. Несколько семей выполняли эту работу вместе; на помощь им приходили подростки, для которых это было просто веселым развлечением.
К осенним праздникам в местечке тоже тщательно готовились, даже этроги* привозили издалека, что казалось в те времена делом почти невозможным. В день Симхат-Тора** танцевали со свитками Торы на площади перед большой синагогой и на других улицах местечка.
* Этрог (ивр.) — цитрусовое растение, похожее на лимон, только плоды его мельче и более яркого желтого цвета. Ботаническое название — цитрон или цедрат. Традиционно считается одним из "четырех видов", характерных для растительного мира Эрец Исраэль. В праздник Кущей — Суккот — все четыре вида: этрог, лулав (отросток пальмовой ветви с нераскрывшейся завязью плода), хадасс (мирт) и арава (верба) — должны входить в украшение шалаша — сукки.
** Симхат-Тора — радость Торы (ивр.). последний день праздника Суккот (Кущей), когда завершается годовой цикл чтения глав Торы и начинается новый цикл. В этот день принято открывать святой шкаф в синагоге, выносить свитки Торы и совершать с Ним шествия по улице с пением и танцами.
- 232 -
Но ассимиляция, которую власти насаждали сверху, не обошла Купель стороной. И у нас, как в других местечках на Украине, уже в то время были молодые люди, которые в Песах "назло всем" ели хлеб и в Йом-Кипур нарушали пост на виду у всех. Но их было мало, и они не осмеливались мешать остальным отмечать праздники согласно традиции.
Mожно сказать, что годы нэпа были самыми счастливыми годами для жителей маленьких местечек на Украине. Евреи начали забывать невзгоды гражданской войны. Но счастье было недолгим, а беда пришла внезапно. Однажды под вечер в местечко явились работники финотдела в сопровождении милиционеров и обошли дома всех "непродуктивных" — купцов, мелких торговцев, резника, раввина и даже женщин-лоточниц ("седехес"). Каждой семье они вручили извещение о том, что она должна немедленно уплатить огромный налог со своих доходов, который они задолжали налоговому управлению; величина этого неизвестно откуда взявшегося долга исчислялась в сотнях рублей. Ни у кого, естественно, таких денег не было, поэтому они тут же на месте конфисковали все имущество семей: дома, мебель, все вещи, даже посуду, вплоть до мелочей. Это было настолько неожиданное и страшное событие, что несколько человек в ту ночь покончили с собой.
Между прочим, работой по конфискации имущества руководил начальник районного отделения милиции Безручка, который во время нацистской оккупации в 1942 году служил немцам и руководил окончательной ликвидацией всех евреев Купеля. Но об этом будет рассказано в заключительной части книги.
Наш отец в ту ночь тоже пытался покончить с собой; мы, дети, вынули его из петли. Была у нас маленькая лавчонка, в которой продавали половинки селедки, сахар в полукилограммовых пакетах, соль, спички, свечи, кухонные горшки и другие домашние
- 233 -
мелочи, — и за это "капиталистическое преступление" нам пришлось поплатиться такой дорогой ценой. В день ликвидации нэпа конфисковали наш дом и оставили нам только одну маленькую комнату и кухню. В других комнатах открыли контору и при ней склад для сбора утильсырья — в основном грязных тряпок. Из-за скоплений грязи и мусора в доме завелись мыши, жуки и всякая нечисть. Из конторы все время неслась грубая матерная брань. Жить стало совсем невозможно. Но даже эту "роскошь" — маленькую комнату с кухней — у нас позднее отняли и взамен дали однокомнатную квартиру с большим складом при ней. Это был дом другого нэпмана, у которого тоже все отняли, после чего он уехал в большой город. В этой квартире, несмотря на тесноту, мы неплохо устроились.
Мой отец был человеком либеральных взглядов, любил читать книги, газеты, владел украинским и русским языками. В ранней молодости он вместе с братом уезжал в Канаду, но образ жизни там ему не понравился, и он вернулся в Купель, чтобы попрощаться с родителями и уехать в Палестину. Но случилось иначе: дома он случайно познакомился с красивой девушкой из соседнего местечка Миколаев, женился на ней и стал жить так, как жили в те времена большинство евреев в маленьких местечках.
У моих родителей родилось пятеро детей, но выжили только двое — моя сестра и я. Во время гражданской войны в Купеле, как во всех маленьких местечках на Украине, не было никакого медицинского обслуживания, и следствием такого положения была большая детская смертность. В местечке время от времени вспыхивали эпидемии тяжелых болезней: брюшного и сыпного тифа, холеры и дизентерии.
Поскольку мой отец, любитель книг, не питал особого интереса к торговле, всеми делами в лавке заправляла моя мама, очень трудолюбивая женщина.
- 234 -
Торговля была ей по душе, и в лавочке она работала не ради денег, а буквально жила этим. Образования она не получила и всю свою активность и природную сметку вложила в торговлю.
Отец увлекался политикой, подолгу засиживался в клубе, вел горячие споры с бундовцами и играл в шахматы, а дома часами спорил с дедушкой. Будучи не очень набожным, он выполнял заповеди религии. Но в меру. Дедушка же был очень религиозным человеком, хасидом рабби из города Зинкова; одаренный хорошим голосом и слухом, он служил кантором в синагоге хасидов этого двора, носившей название "Зинковер клойз". Несколько раз в год он даже ездил в Зинков к своему рабби.
В большой комнате нашего старого дома в праздники собиралась вся родня. На стене комнаты висели две большие картины: одна называлась "Седер Лесах в Испании: евреи проводят седер подпольно": на второй было изображено аутодафе — большой костер, в который бросают евреев, не желающих переходить в христианство. Каждый год, когда на седер собирались все большие и маленькие внуки, дедушка объяснял нам содержание этих картин. Он очень красочно описывал страдания евреев в период инквизиции в Испании и в период бунта Богдана Хмельницкого на Украине. Затем он переходил к недавнему прошлому и говорил о погромах, которые устраивали петлюровцы, деникинцы и прочие ненавистники евреев. В заключение он обещал внукам: "Когда придет Мессия — это будет очень скоро, потому что чаша слез еврейского народа уже полна, — евреи будут жить в своей стране, как все народы, и никакие гои в мире не посмеют тронуть их".
Обещание дедушки, что только Мессия освободит евреев от всех бед, всегда очень раздражало отца, и он говорил: "Мы, евреи, должны собственными силами приехать в Землю обетованную, строить ее своими руками, для этого нужны закаленные люди, рабо-
- 235 -
чие и земледельцы, а не ученики ешив, весь день корпящие над Торой".
Между дедушкой и отцом велись по этому вопросу долгие и бескомпромиссные споры, оба горячились, и только бабушка умела их утихомирить. Бабушка, по-настоящему добрая женщина, принадлежала к группе тех женщин, которые накануне субботы собирали халы и раздавали бедным. Сама небогатая, она любила помогать другим, навещала больных и нуждающихся. Она очень любила животных — явление довольно редкое в еврейских местечках. Зимой она варила гречневую кашу и выставляла ее во дворе для птичек, которые из-за снега и холода не могут найти себе пишу. Летом она ставила миски с водой и остатками еды для бездомных собак и кошек. Все любили ее, но часто относились к ней как к "славной девчоночке". Умерла она от болезни, считающейся детской — от скарлатины.
Хасиды зинковского рабби в Купеле держались очень сплоченно и в добрые времена нэпа решили перестроить свой "клойз", обновить его. Временно они собирались на молитву в доме богача Моше Марголиса, который в первые же дни революции уехал в Америку.
После ликвидации нэпа в местечки на Украине пришли "евсеки" и "стотысячники". После революции при Коминтерне была создана еврейская коммунистическая фракция, так называемая евсекция. Через короткое время ее упразднили, но в местечках на Украине еврейских коммунистов, милиционеров и доносчиков ("сексотов") продолжали называть евсеками.
Стотысячники взяли на себя обязанность ломать повсюду старый уклад и насаждать "новую жизнь". В сферу того, что подлежало ломке, входило все национальное и, в частности, еврейское. Облеченные широкими полномочиями, стотысячники орудовали в местечках на Украине как хотели и уничтожали все,
- 236 -
что было дорого евреям. Особенно активно боролись они против религии. Согласно официальной идеологии религия является опиумом для народа, и они изо всех сил старались спасти народ от этой беды: снесли большую синагогу в Купеле, а заново отстроенную синагогу зинковских хасидов — "Зинковер клойз" — конфисковали и открыли в ней мастерскую, где плели из льняных веревок чуни, которые шахтеры натягивают на сапоги перед спуском в шахту.
В первое время после ликвидации нэпа люди были ошеломлены, словно в шоке. Никто не знал, с чего начинать новую жизнь. Осуждающее слово "нэпман" преследовало людей словно позорное клеймо. В Купеле, как и в других подобных ему местечках, не было никакой работы, и молодые люди уезжали в большие города. Делать это тоже было нелегко. В те годы еще не было всеобщей паспортной системы, но на проживание в городе требовалось специальное разрешение. Чтобы получить его, нужно было представить справку из сельсовета того района, откуда человек приехал. Нэпманам в сельсоветах отказывались давать такие справки. Молодые люди, родители которых были нэпманами, могли достать справки только по протекции или за большие деньги. Все же разными путями люди добывали нужные бумаги, и молодежь покидала местечки.
В Купеле остались только пожилые люди и семьи с детьми школьного возраста. Людям не на что было жить. Правда, некоторые получали помощь от родных в Америке и от "Джойнта", но люди, привыкшие иметь всегда какое-нибудь занятие, не знали, куда себя девать, и чувствовали себя лишними на этом свете. Поскольку такое ненормальное положение мешало евсекам проводить работу по искоренению последних остатков капитализма, они во имя этой великой цели даже соглашались прибегать к помощи "Джойнта". Американские евреи, у которых остались
- 237 -
родственники в украинских местечках, беспокоились о их судьбе и были готовы оказывать помощь в создании предприятий для их трудоустройства.
В Купеле представители "Джойнта" организовали три мастерские. Одна из них была чулочная, в ней работали только женщины. Поскольку сырья для выпуска чулок не было, работницы мастерской распарывали старые чулки и из полученных ниток вязали новые. Мастерская располагалась в доме нэпмана Губермана, который во время революции успел сбежать в Америку. Во второй мастерской изготовляли сети для ловли рыбы. Вязкой сетей тоже занимались в основном женщины; в мастерской им только выдавали пряжу, а работали они у себя дома. О третьей мастерской уже упоминалось выше, в ней плели чуни из льняных веревок для шахтеров. Этой работой занимались мужчины и женщины.
Не всегда имелась работа в этих мастерских, и, даже если была, за работу почти ничего не платили. Но для людей важно было то, что рабочие мастерских получали триста граммов муки в день и иногда немного овощей. Если в семье работали несколько человек, то это позволяло как-то держаться в те тяжелые времена.
Тридцатые годы, период раскулачивания и организации колхозов, были годами небывалого голода на Украине. От голода вымирало население целых деревень. Люди пытались найти спасение в городах; на дорогах можно было видеть истощенных беженцев, которые из последних сил тащились вперед в поисках "хлебных мест". Люди умирали на обочинах дорог; но и тех, которые добирались до городов, никто там не ждал, и большая часть их умерла на улицах. То немногое, что жители Купеля получали за свою работу в мастерских, спасло их от подобной участи.
Беда была в том, что в этих мастерских, открытых на деньги "Джойнта", евсеки были полными хо-
238 -
зяевами и делали все, что им приходило в голову. Присвоив себе функции воспитателей, они заставляли людей работать именно в дни религиозных праздников. Это делалось ради великой цели — искоренения религиозных пережитков.
В определенный период в мастерской по изготовлению чуней не было работы, потому что не хватало льна для прядения веревок. Заведующий мастерской приберег небольшой запас льна как раз к дням Рош ха-Шана и Йом-Кипур и приказал в эти дни выйти на работу. Мой отец, в обязанности которого входило кручение веревок из льна, должен был выйти на работу первым. Как раз в Рош ха-Шана он заболел, у него была высокая температура, и он остался дома. Но к Йом-Кипуру он уже выздоровел и обязан был выйти на работу. Для моего отца, сына кантора, это была трагедия: хотя он и не считал себя очень религиозным человеком, но праздники и обычаи соблюдал всю жизнь, и теперь его мучил страх греха перед Богом и стыд перед родными и соседями. Но не выйти на работу было еще страшнее: в наказание за это в лучшем случае могли заставить поехать всей семьей "добровольно" в Биробиджан, чтобы строить там "новую родину для евреев", а в худшем случае — вызвать в ОГПУ и после этого отправить еще дальше. Поэтому он вышел на работу.
В канун Йом-Кипура, после молитвы "Кол нид рей", мои родители, возвратившись из синагоги, разулись, сели на пол, посыпали головы золой, всю ночь читали псалмы и горько плакали. Утром, когда отцу нужно было идти на работу, он переступил порог дома и упал в обморок. Мы оказали ему первую помощь, привели в чувство, и он продолжил свой тернистый путь к мастерской, чувствуя себя больным и опозоренным. Мама постыдилась идти в синагогу и весь день простояла у окна, плача и ожидая возвращения отца с работы. Разумеется, отец ежегодно постился, но в тот год он счел, что этого недос-
- 239 -
таточно. Чтобы искупить грех своей работы в святой день, он постился целый месяц, только вечером пил стакан чаю с сухариком. В результате этого он очень ослабел и всю зиму болел. Несколько раз он был при смерти; это укрепило его уверенность в том, что болезнь — наказание, ниспосланное ему Богом за нарушение святости Судного дня.
Думаю, что в день, когда мой отец совершал свой последний путь к смерти от рук нацистов, он тоже думал, что это Бог наказывает его за тот день работы в Йом-Кипур.
Нам, молодым, было все равно, когда и где работать, но нам евсеки работы не давали, потому что не работа была важна для них, а желание разрушить старый мир и построить новый. Они делали это насильственным путем, так как другого пути не знали. Евсеки вмешивались во все стороны жизни обитателей местечка; слова "пережитки капитализма" были их девизом и сопровождали их во всех действиях.
- 240 -
Они буквально не давали людям дышать. Девушкам школьного возраста они запрещали носить украшения; молодежи нельзя было устраивать вечеринки и танцевать салонные танцы. Разрешалось только отмечать официальные советские праздники — 7 ноября, день революции, 1 мая, день трудящихся, и 8 мар-га, день женщин.
В дни еврейских религиозных праздников евсеки устраивали вечеринки в молодежных клубах и строго наказывали учеников, которые не принимали в них участия. Особенно тяжело было родителям и детям в седер Песах: в этот вечер евсеки всячески старались заставить всю молодежь присутствовать на устроенных ими вечеринках в клубе. Защищаясь от произвола евсеков, ученики организовались и создали "смены"; время от времени одна из "смен" незаметно покидала зал, чтобы сидеть дома с родителями за столом седера. Были и такие, которые покидали вечеринку в клубе просто так, чтобы позлить евсеков. К таким относились главным образом члены движения "ха-Шомер ха-Цаир".
Накануне одного из советских праздников члены движения "ха-Шомер ха-Цаир" решили испортить евсекам праздник. Исраэль Лизенберг, Хана Кимельфельд, Рахель Руберман и еще несколько членов организации, очень способные ученики, вызвались участвовать в художественной самодеятельности на вечере для пионеров. Все получили задания для выступлений.
И вот после долгих патриотических речей организаторов вечера поднялся занавес, и Лизенберг, который славился умением прекрасно читать стихи, открыл программу вечера чтением стихотворения о солдате, который пал в бою. Начав декламировать с большим чувством, он после нескольких строк "забыл" продолжение и сошел со сцены. То же самое повторилось с Ханой Кимельфельд, лучшей певицей школы: и она оборвала песню на полуслове. Рахель Ру-
- 241 -
берман, известная своим талантом танцовщицы, "споткнулась" и упала. Евсеки были взбешены срывом вечера и доложили о происшедшем районному отделению ОПТУ. Там решили серьезно заняться этим "важным" делом и произвели обыски в домах тех, кого знали как членов "ха-Шомер ха-Цаир". В дальнейшем, однако, дело замяли, потому что все эти ученики учились не в еврейской, а в украинской школе. Директор школы Крупницкий не очень любил евреев, но питал смертельную ненависть к коммунистам и в глубине души радовался, что его ученики срывают их мероприятия. В этой школе было очень мало пионеров и комсомольцев.
Исраэля Лизенберга я помню как очень способного ученика, активного "шомера", весельчака и хорошего товарища. Уже в раннем возрасте он начал писать стихи. Одно его стихотворение, на идише, начинавшееся словами "Золен фален гейле блетер" ("Пусть опадают желтые листья"), было широко известно в нашем движении.
В конце двадцатых годов, когда начались аресты, некоторые члены нашего движения отступились от своих убеждений и опубликовали в газете "декларацию" с отречением от сионистского движения (не каждый готов сидеть в тюрьме). Таких у нас называли "декларантами". Исраэль написал стихотворение, в котором резко высмеял их. Местное руководство движения послало его в Москву, и там он стал членом центрального комитета "Гдуда". Очень активный и деятельный, он вскоре был взят ОПТУ на заметку. В возрасте семнадцати лет его в первый раз арестовали. Во время допроса следователь назвал его "жи-
- 242 -
дом", и он схватил стоявший на столе кувшин с водой и бросил следователю в лицо. Его приговорили к трем годам политизолятора, но ввиду несовершеннолетия (в то время власти еще либеральничали) его держали в тюрьме в Москве до достижения восемнадцатилетнего возраста и лишь после этого отправили в политизолятор. После отбытия срока в изоляторе он был приговорен к ссылке, во время новой волны арестов в 1937 году арестован вторично и приговорен к десяти годам заключения в исправительном лагере, а в 1949 году — к пожизненному поселению в Сибири.
После смерти Сталина он был освобожден, поселился с женой и детьми в Вильнюсе, работал корреспондентом журнала "Советише Геймланд" на идише и писал стихи. Печатался под псевдонимом "Лизин".
Рахель Губерман уехала со своими родителями в Америку.
Хана Кимельфельд была арестована в 1938 году и после очень тяжелого следствия, сопровождавшегося пытками, решением Особого совещания в Москве приговорена к заключению в исправительном лагере на Колыме. Физически сломленная в ходе следствия, она не выдержала тягот этапа и умерла в пересыльной тюрьме в Иркутске.
Однажды мама пришла ко мне в слезах и рассказала, что на родительском собрании в идишской школе, где училась моя сестра (я училась в украинской школе, там было немного спокойнее), директор сделал ей внушение в связи с тем, что ее старшая дочь (он имел в виду меня) читает "буржуазные" книги: Достоевского, Толстого, Тургенева и других. Мама, разумеется, не знала, кто эти "ужасные буржуазные писатели", и очень испугалась.
Все книги, в том числе и произведения классиков, мы доставали в домашней библиотеке дантиста, проживавшего в нашем местечке. Этот русский человек, либеральный и очень образованный, был го-
- 243 -
тов давать книги каждому ученику, который учился вместе с его сыном в украинской школе. В начале тридцатых годов советские власти начали перекраивать историю на свой лад, и каждый день приходили указания о том, чтобы вырвать тот или иной лист из книг, где упоминаются "предатели" и "враги народа". Наши евсеки относились с подозрением ко всем книгам дореволюционных писателей, в том числе и классиков, которых относили к "старому буржуазному миру".
Наш дедушка умер в глубокой старости. В то время, когда евсеки уничтожили синагогу "Зинковер клойз", превратив ее в молодежный клуб, и аннулировали все зарплаты "служителей культа" — канторов, резников и синагогальных служителей, его уже не было в живых.
Зарплата раввина тоже была упразднена, и он жил на гроши, которые жители Купеля собирали для него, чтобы не дать ему пропасть с голоду. Его дети покинули местечко, и дом, прежде полный жизни, с приходом стотысячников опустел. В субботние вечера уже не слышно было смеха и песен гостей, когда-то собиравшихся за его столом. Евсеки издевались над раввином и даже послали его на работу по уборке мусора на улице. Первой оставила отцовский дом старшая дочь Беба, которая принадлежала к сионистской партии "Гехолуц": в 1928 году руководство ее партии направило ее на "ахшару" в кибуц Тель-Хай в Крыму. Там было два таких кибуца — Тель-Хай и Мишмар. Когда власти расформировали оба этих кибуца, Беба уехала в Москву и стала работать там. По свидетельству Цви Рама (Гриши Высокого), он встречался с Бебой в 1929 году в коммуне членов "Гехолуца" в Москве.
В 1930 году она вышла замуж, покинула коммуну и поселилась с мужем на частной квартире. Муж Бебы Нисан Макгорн тоже принадлежал к движению "Гехолуц"; он был уроженцем местечка Камерович в
- 244 -
Подольской области на Украине. Оба занимали важные посты в руководстве сионистского движения в Москве.
В обязанности Бебы входило поддерживать от имени движения "Гехолуц" связь с Екатериной Пешковой, которая занималась помощью политзаключенным, в том числе осужденным за участие в сионистском движении.
Помощь Пешковой была разносторонней. Она организовывала отправку посылок заключенным в тюрьмы и политизоляторы, помогала ссыльным, сообщала родным о местах, где содержатся арестованные, а главное — занималась хлопотами по делам "замены". В отношении некоторых заключенных и ссыльных власти (до 1936 года) применяли замену ссылки на высылку из страны, что для сионистов означало выезд в Эрец Исраэль. С каждой проблемой такого рода Беба обращалась к Пешковой, и в большинстве случаев проблемы успешно решались. Только в самых сложных случаях Пешкова просила Бебу устроить ей встречу с одним из "генералов", иначе говоря — лидеров движения. Заключенные и ссыльные, подлежавшие "замене", получали при посредничестве Пешковой также деньги на проезд в Эрец Исраэль и время от времени посылки.
В 1931 году, когда по Москве прошла волна арестов сионистов, Беба с мужем уцелели. Чтобы быть подальше от глаз ОГПУ, они переехали в Донбасс и поселились на маленькой железнодорожной станции Чесовир, недалеко от города Славянска.
Всевидящее око ОГПУ нашло их и там, и Нисан был арестован в 1932 году. Его приговорили к трем годам заключения в лагере обычного режима. Он работал за пределами территории лагеря и даже получал награды за хорошую работу, что сулило возможность выйти на свободу раньше окончания срока. Бебу выслали в Алма-Ату. Свою пятилетнюю дочку
- 245 -
она не взяла с собой в ссылку и оставила ее у родителей Нисана.
В Алма-Ате Беба с помощью Гриши Высокого (Цви Рама) овладела специальностью бухгалтера и работала с ним в одной конторе. От мужа она получала хорошие письма и надеялась, что в скором будущем он выйдет на свободу и они снова заживут вместе как нормальная семья. Но в 1936 году по Советскому Союзу опять прокатилась волна массовых арестов сионистов. Не обошла она и Алма-Ату. Пять человек, отбывавших там ссылку, были арестованы и приговорены к пятилетнему сроку тюремного заключения. В их числе была и Беба — единственная женщина среди арестованных.
Карательные органы добрались и до ее мужа Нисана: он был переведен в лагерь строгого режима без права переписки. В 1991 году я получила письмо от брата Бебы, проживавшего в то время в Одессе. В своем письме он писал: "После тюрьмы Беба была отправлена в исправительный лагерь Ухта-Печора на Крайнем Севере, а после этого, как все, приговорена к пожизненному поселению в Сибири. После смерти Сталина она была восстановлена в правах свободной гражданки, вернулась в Донбасс и поселилась в городе Краматорске. Она получила от своей свекрови письмо, в котором сообщалось, что Нисан погиб в одном из лагерей на Крайнем Севере. К тому времени Беба сама уже была очень больна, перенесла два инфаркта. От третьего инфаркта она умерла. Дочь Бебы и Нисана закончила университет в Новосибирске, где она проживает и по сей день, работая преподавательницей немецкого языка. Это все, что я о ней знаю".
Старший сын раввина Ицхака-Меира Глезера Михаил (Мехл) был активным участником движения "ха-Шомер ха-Цаир", руководил работой местной ячейки движения в Купеле и писал стихи на идише. В 1928 году уехал в Москву, в "Гдуд". По свидетельст-
- 246 -
ву Гриши Высокого (Цви Рама), которого я встретила в Израиле, он встречал Михаила в 1929 году в одной из коммун движения "ха-Шомер ха-Цаир" в Москве. В 1930 году Цви Рам вновь встретился с ним в ульпане, где готовили способных товарищей из движения для работы инструкторами подпольных сионистских групп в различных районах Советского Союза. В это же время Михаил был зачислен в центральный комитет движения в Москве.
В 1931 году он был арестован и решением Особого совещания приговорен к трем годам ссылки в Тобольск. Там он встретил своего двоюродного брат Авраама Шохата, и все три года ссылки они провел , вместе. После отбытия срока ссылки он поселился в совхозе вблизи города Херсона, женился на девушке, не принимавшей участия в сионистском движении, и благодаря этому избежал ареста в 1937 году.
С первого дня войны он был призван в Красную армию и воевал против фашистов в качестве следопыта. Несколько раз был ранен. В 1985 году умерла его жена, и он переехал в Одессу, к дочери, и жил на пенсию, которую получал как инвалид войны. В 1990 году он собирался ехать в Израиль, но как раз перед отъездом ему пришлось перенести операцию простаты, и вскоре после этого он умер.
Остальные дети раввина Ицхака-Меира Глезера проживали в Киеве, работали и учились. Жена Ицхака-Меира, раввинша Хая, проводила большую часть времени с детьми. Сам раввин Ицхак-Меир остался в Купеле и служил своей общине в самые тяжелые времена, постигшие еврейских жителей Украины.
Одна из дочерей раввина, Ента, на старости лет приехала с детьми в Израиль. Сын Лейбеле тоже умер в Израиле. Несколько внуков раввина приехали в Израиль в разное время.
Авраам Шохат был для Михаила Глезера не только двоюродным братом, но и самым близким и верным товарищем. Они всегда вместе работали в сио-
- 247 -
нистском движении — сначала в Купеле, а затем в Москве. Авраам был членом движения "ха-Шомер ха-Цаир" (правое крыло). Очень способный, он по знаниям опережал своих сверстников. Благодаря этому он в раннем возрасте, в 1929 году, был направлен в коммуну движения "Гехолуц" для подготовки к роли руководителя.
По свидетельству Гриши Высокого (Цви Рама), который встретился с Авраамом в "Гдуде" движения "ха-Шомер ха-Цаир" в Москве, центр движения послал его в 1930 году в специальную учебную группу (ульпан), где готовили организаторов и деятелей для работы во всех местечках на Украине. Он очень хорошо справлялся с этой работой; ему посчастливилось спастись от волны арестов 1931 года, но все же в конце того же года его арестовали в Одессе, куда он был послан центром "Гдуда" для налаживания работы местных ячеек "ха-Шомер ха-Цаир". Решением Особого совещания он был выслан на три года в Тобольск, в Западной Сибири. После отбытия срока ссылки поехал в родное местечко Купель, чтобы повидаться с родственниками. Там он встретился с Ханой Кимельфельд, которая в это время вернулась из Москвы. Хана уже была на подозрении у ОГПУ в связи с сионистской деятельностью. Как раз в то время в СССР стали вводить паспортную систему с обяза-
- 248 -
тельной пропиской, Хана не была постоянной жительницей Москвы и не могла получить там паспорт. В Купеле ей тоже опасно было оставаться, так как ее знали. Вместе с Авраамом они решили поехать в город Калинин. Там проживала вдова одного из наших товарищей, умершего в ссылке в Тобольске. Сначала они хорошо устроились в Калинине, но через короткое время были арестованы и решением Особого совещания высланы в город Семипалатинск в Казахстане. Позднее их оттуда перевели в Алма-Ату.
По рассказу Цви Рама, который встретился с ними в Алма-Ате, Авраам устроился на работу в клубе культуры и отдыха и от места работы получил квартиру. В ней он предоставлял временное пристанище товарищам, прибывшим в ссылку позднее, пока они не находили постоянное жилье. В те годы ссыльным нелегко было найти хозяев, согласных сдавать им квартиры.
В 1936 году Авраам Шохат был вновь арестован вместе с девятью товарищами по движению и приговорен к пяти годам заключения в исправительном лагере в Норильске. После отбытия срока заключения он не стал свободным гражданином и должен был остаться в Норильске на пожизненное поселение. Только после смерти Сталина был восстановлен в гражданских правах и поселился с женой и дочерью в Москве. По рассказу его брата Мотла (Мордехая) Шохата, ныне проживающего в Израиле, он несколько лет спустя умер от тяжелой болезни сердца.
Брат Авраама и Мотла Хаим Шохат тоже был активным участником движения "ха-Шомер ха-Цаир" в Купеле. После окончания школы он уехал в Одессу, учился там в университете и принадлежал к подпольной ячейке движения. По рассказу жены его брата Моше, Хаим Шохат погиб на фронте во время второй мировой войны.
Все остальные члены семей Глезер и Шохат погибли от рук немецких палачей в годы нацистской оккупации.
Компьютерная база данных "Воспоминания о ГУЛАГе и их авторы" составлена Музеем и общественным центром "Мир, прогресс, права человека" имени Андрея Сахарова при поддержке Агентства США по международному развитию (USAID), Фонда Джексона (США), Фонда Сахарова (США). Адрес Музея и центра: 105120, г. Москва, Земляной вал, 57/6.Тел.: (495) 623 4115;факс: (495) 917 2653; e-mail: secretary@sakharov-center.ru http://www.sakharov-center.ru
